Дом наш стоит на углу двух улиц – Базарной и 2-й Набережной, а раньше стоял на Советской, а потом – на Черняховского.
Его с места на место не переносили, а просто меняли названия улиц. Дом был пятистенным с тремя комнатами. Отдельно, с восточной стороны, к нему примыкала кухня, собранная из сруба старого дома с одним широким итальянским окном. Как одно целое с домом был двор с деревянным полом; сени, где в углу приютился маленький чуланчик – наша семейная продуктовая кладовка, и крыльцо – всё это под одной железной крышей, окрашенной в зелёный цвет. Из сеней было два самостоятельных входа в одну половину дома, а в другую – через кухню. Получалось два помещения, изолированных друг от друга, каждое со своей печкой-голландкой, а на кухне – знаменитая русская печь.
Достопримечательностью дома было высокое крыльцо с крепкими широкими сиденьями и квадратной площадкой в середине. На крыльце собиралась наша семья для бесед и просто для разговора о всякой всячине, а мы, дети-малыши, играли в кубики, в куклы и другие забавные игры. Тут, на крыльце, я ждал мать с базара, здесь поджидал меня отец, когда я возвращался ночью на летние каникулы из города Горького. Под его крышей мы все прятались от дождя. А вечером, после труда и крепкого чая, выходили подышать на воздух отец и мать.
Крыльцо было и нашим наблюдательным пунктом. Я со страхом смотрел на медведя, который собирал деньги-монеты, протягивая металлическую чашку от весов к толпе, которая окружала его и сопровождавшего его цыгана. Страшные минуты пережил, когда брат Боря, стоя у крыльца, взял горсть овса из развёрнутого мешка. Мешок с овсом стоял у лошади, привязанной за узду к перилам. Она жевала овёс и, едва Боря взял злополучную горсть овса, лошадь, вытянувшись резко вперёд, схватила Борю зубами за подбородок.
На этом же крыльце допрашивал меня следователь из милиции о трагической гибели младшей сестры Нади, и только в тот момент я остро почувствовал, что её больше нет. Халатность жителей улицы 1-й Набережной послужила причиной этой трагедии.
В январе 1941 года утром пришла старшая мамина сестра – наша тётя Лена, чтобы проводить маму с сестрёнкой в баню. Мама попросила Надю позвать меня с улицы, чтобы я остался дома, пока они будут в бане. Я как раз съехал на самокате с Базарной горки, когда Надя крикнула мне чтобы я шёл домой. Но я домой пошёл не сразу, а сначала пошёл в конец 1-й Набережной улицы к озеру, где скатился с горки и по льду озера прошёл на 2-ю Набережную улицу, откуда и пришёл домой. Надя тоже сразу не вернулась домой, а пошла за мной к озеру. В нескольких шагах от берега была прорубь, в которой жители улицы полоскали бельё. Глубина озера здесь была около полутора метров. В тот день прорубь за ночь затянулась тонким льдом. Надя не обратила внимания, шагнула на наледь проруби и провалилась. По словам экспертов, смерть была мгновенной. Через несколько часов человек, шедший с другого берега мимо, заметил на середине проруби плавающий белый Надин берет…
Самым многолюдным и интересным местом улицы Базарной был базар, а сама улица, где почти каждый день летом у нас было «общение» с её зданиями, магазинами, людьми, была короткой – от озера Вазаль до проезда, поворачивающего за Дом крестьянина к озеру. Дальше от этого места до старой Южи была улица Черняховского, на которой сверстников мы знали мало.
Большая часть населения города кормилась натуральными продуктами с базара и со своего приусадебного участка. Мясо, зерно, молочные продукты, яйца, картофель, льняное масло, которое мы называли постным, не сходило с прилавков базара. Спички, селёдку, хамсу, сахар, хлеб, водку приобретали в магазинах. Чудесный по вкусу хлеб выпекали на хлебозаводе города. Запах и вкус горчичного и пеклеванного хлеба, а также французских булок я ощущаю до сих пор. Они никак не похожи на хлебобулочные изделия, которые производят нынешние предприниматели. До сих пор в моей памяти житель нашего города Южи, который постоянно после работы шагал от центрального магазина до базара с буханкой хлеба …на голове.
Главной кормилицей в семьях была корова. У всех жителей на полях близ города были земельные участки, которые аккуратно засаживались картошкой. В первые годы войны участки земли разных размеров (от десяти квадратных метров и больше) вокруг домов и построек засаживались картошкой по целине прямо на улице, на лужайках, и люди получали баснословный урожай с куста в то время знаменитого сорта «Лорх».
Отдельные семьи занимались работой на дому. Семья Корягиных шила и продавала мужские фуражки разных фасонов, наш сосед Фёдор Рогожин сапожничал. Но самым интересным ремеслом, которое у нас вызывало восхищение, было изготовление пружинных спальных матрасов слепым мастером, что жил в доме рядом с госбанком. Были и другие умельцы.
Базар и прилегающие к нему магазины, ларьки, аттракционы и связанные с ним события оставили в памяти характерные эпизоды детских лет того времени. Эти эпизоды и сегодня вспоминаются в бессонные ночи и в тоскливые осенние дни. На базаре у магазина (теперь на его месте стоит бездействующий кинотеатр) мы, мальчишки предвоенных лет, увидели первого настоящего вора, который накануне, перед закрытием магазина, спрятался за дверью, открывающейся вовнутрь магазина. Утром, при открытии магазина, уборщица по запаху водки и разбитой бутылке обнаружила его спящим за дверью в новом костюме, пальто и новеньких ботинках. В первый год войны – осенью 1941 года наш сверстник с улицы Сталина Лёвка С. стреляет в упор из поджигалки в лицо узбеку, который торговал урюком по цене рубль за штуку. Мы на другой день гурьбой ходили смотреть на узбека, лицо которого было покрыто во многих местах несгоревшими кусочками пороха.
В день получки на фабрике чаще обычного «визжит» и стучит дверь в казенку. У соседнего дома вдоль забора на прямоугольной длинной зелёной лужайке усаживаются кучками: ткачи, прядильщики, такелажники, поммастера по три-четыре человека. Этих кучек семь-восемь, и все пьют водку, беседуют, спорят без матерных слов и драк. Затем спокойно расходятся по домам, оставляя на лужайке примятую траву и трёх товарищей, уснувших после трудового и хмельного дня. Ближе к сумеркам, проснувшись, они шарят и хлопают руками по карманам и, слегка пошатываясь, покидают уютное место Базарной улицы.
На нашей стороне улицы – детские ясли, жилой дом лесхоза, Мусатовский детский садик и пять частных жилых домов. Противоположная сторона улицы (через базар напротив) примыкала к озеру Вазаль. Здесь размещались двухэтажное здание швейной мастерской, магазин с госбанком наверху, контора лесного хозяйства, жилой дом и Дом крестьянина. Сзади Дома крестьянина, на берегу озера – мельница с электрическим приводом, тут же валялись огромные жернова. Земля вокруг была поседевшей от соли, и сюда после пастбищ заходили полизать соль коровы с наших улиц, а мы, не дождавшись их возвращения, ходили разыскивать их к озеру.
Градообразующее предприятие – прядильно-ткацкая фабрика, где работало до 7 тысяч человек. Эта улица ocталась в моей памяти не только как пространство между рядами домов,но и как главная дорога города. По ней, по булыжному покрытию, гремели телеги, рысью скользили сани, запряжённые лошадьми, в войну гнали скот в восточные районы страны.
Во второй год войны со скотного двора (бывшего постоялого двора села Южи) друг детства, двенадцатилетний Слава Майоркин, обутый в лапти, настоящим пастушечьим кнутом гнал по улице стадо коров, овец, коз – на мясокомбинат города Шуи, а я стоял у дома артели инвалидов и завидовал ему.
Зимой дорога покрывалась сплошным слоем конского навоза. Быстро бежавшая лошадь на этом участке сбавляла ход и мы со школьным товарищем Колей Панкратовым вскакивали на ходу в сани и доезжали до школы №3, если возница не сгонял нас резким взмахом кнута.
Ю. ШАРОВ
(Из книги «Жизнь, как она есть. (по закоулкам памяти)»