(Имена героев изменены по этическим соображениям.)
С неба медленно спускался первый осенний мелкий снег, ложился и сразу же таял. А в окнах давно нежилого дома неожиданно зажегся свет.
Они появились ранним тихим утром. Давно немазаная калитка скрипнула, и на улицу вышла женщина с ребёнком на руках, совсем маленьким, лет двух от силы, с темноволосой, кудрявой, непокрытой головой. Следом вышел высокий мужчина. Из-под густых чёрных бровей выглядывали тёмные, почти чёрные глаза. И от этого взгляд казался строгим и суровым. Они пошли вдоль улицы, тихо разговаривая о чём-то. Возвращались после обеда. Ребенок спал на руках женщины.
Аля вышла из калитки как раз в тот момент, когда они проходили мимо. Она обратила внимание на женщину, несущую ребёнка. Лицо её было бледно и худо. Нос большой с горбинкой, такие же чёрные, как и у мужа, глаза, а на тонких запястьях плетёные кожаные фенечки. Они тихо отворили калитку, калитка скрипнула и застыла на месте, отказываясь закрываться…
………….
– Подайте, Христа ради. А вам Бог пошлёт в два раза больше! Я вижу! Я точно знаю. Подайте. На хлеб ребёнку. Подайте! – беременная женщина с тонким, худым лицом показывала на черноволосого кудрявого ребёнка, подтягивая его к себе поближе:
– Подайте.
Если от неё отворачивались, она хватала за руки и начинала повторять, как заведённая:
– Ну хоть десять рублей. Ребёнок не кормлен сегодня. Пожалей ребёнка. Дай денег. Немного. На хлеб. Дай, – она хватала людей за рукава. Молила, а потом, получая отказ, начинала сыпать проклятья на головы отказавших. Смотрела в глаза и тихо, сквозь зубы желала беды. И тогда, человек, которого она схватила двумя руками, лез в карман и доставал деньги, отдавая ей. А она улыбалась и, довольная, проводила грязной рукой по кудрявой голове мальчишки. Целую зиму она “терроризировала” людей возле магазина, повсюду таская за собой маленького сына. Люди привыкли к ней и, проходя мимо, сразу совали в руку пятак или десятку, лишь бы она не приставала и не доставала их. Весной она всё реже появлялась у магазина, видимо, облюбовав себе другое место для худого промысла.
Соседей по улице она не трогала, ни к кому не приставала и даже здоровалась. Летом её муж на двор привёл уже взрослого красивого пса – кавказскую овчарку. Соседи перешёптывались – краденый. Больно уж несовместим был холёный пёс в красивом кожаном ошейнике с этими людьми, пристегнувшими его на толстую цепь в дырявом сарае с прогнившей крышей.
Женщина родила. Теперь с двумя детьми, один из которых был новорожденный младенец, она ходила на “промысел” и просила уже на хлеб и молоко. Причём от купленных ей хлеба и молока невежливо отказывалась…
А Роки – так звали пса – грустил и худел, сидя на цепи. Из недавно холёного пса он медленно превращался в худого, обросшего колтунами. Бока ввалились, веки у уголков глаз вывернулись. Часто, положив голову на лапы, он лежал и вздыхал, а из его умных карих глаз текли слёзы.
Аля, часто проходя мимо, видела в просвет полуразваленного сарая пса и, когда хозяев не было дома, всегда старалась подкормить собаку, принося остатки супа и косточки. Роки поднимался, аккуратно брал кость из руки и быстро раскусывал мощными зубами. А Аля осторожно гладила его по голове. Жалела…
………….
Они исчезли так же, как и появились. Внезапно и безвозвратно. Оставив собаку на верную смерть, пристёгнутую в сарае. Без еды и воды…
Аля не могла пройти мимо. Две недели назад уехали “люди”, а о собаке даже не вспомнили… Не вернулись они и потом. Аля ходила ежедневно к Роки. Кормила, наливала воды. Пёс вилял хвостом. Он ждал её прихода.
– Аля, Аля! – в дверь дома стучали.
Аля вышла на крыльцо. Сосед взволнованно заговорил:
– Пёс оборвал цепь и бегает по улице. Гремит. Что делать, не знаю. Ты его кормила, попробуй выйди, может получится увести. Его обещал взять с соседней улицы Иван.
Аля переоделась и решительно вышла за калитку.
– Роки, Роки. – позвала она пса.
И пёс, услышав знакомый голос, помчался Але навстречу. Махина радостно скакала вокруг неё и громко гремела цепью. Женщина осторожно взяла пса за цепь и повела на соседнюю улицу.
Иван развёл руками:
– Я, понимаешь, только щенка взял. Не могу его теперь взять… Извини…
Аля тяжело вздохнула. С камнем на душе сняла с собаки ошейник с намертво прицепленной к ней цепью. И сказала:
– Беги Роки, беги, не могу я тебя у себя оставить, прости…
Роки мотнул лохматой головой, посмотрел на Алю умным взглядом, вильнул хвостом и побежал в направлении леса.
А Аля с тоской на сердце о бедном псе медленно побрела домой…
Дела не делались, из рук всё валилось. Мысль о большом, лохматой псе не покидала Алю.
Вечером в калитку раздался стук. Стучали мерно и ровно. Так, словно маятник на часах выстукивал секунду, за секундой…
В темноте Аля не сразу разглядела стучащего, а когда разглядела, ахнула. В калитку стучал пёс. Как человек. Поднимая лапу и ударяя раз за разом.
Аля, теряя тапку, поспешила к калитке и распахнула её:
– Пришёл? – на глазах её блестели слёзы, – заходи тогда. Сейчас еды вынесу.
В эту ночь Роки устроился на коврике на крыльце.
В скором будущем у Роки появился просторный вольер. При хорошем уходе и стабильном питании Роки поправился, шерсть стала лосниться. Аля не могла нарадоваться на собаку. Пёс оказался очень умным и ходил за своей хозяйкой, не отставая ни на шаг. С удовольствием собирался на прогулку и понимал её с полуслова. Он и сейчас внимательно слушает её и преданно ждёт, когда она придёт из магазина, положив большую, умную голову на лапы. И даже едва услышав её шаги на тропе, он уже виляет хвостом и радостно лает. С прошлой жизнью давно покончено, и вместе с ней ушла кличка – Роки. Теперь он Мишка, мягкий и пушистый, домашний, любимый Миша – Медвежонок, добрый и преданный пёс.
И в конце всего мне очень хочется добавить: люди, что бы у вас ни случилось, оставайтесь, пожалуйста, людьми и не забывайте великие слова Антуана де Сент-Экзюпери: “Мы в ответе за тех, кого мы приручили”.