Обычно такое происходит, когда ваши дети жалуются на то, что недавно купленные ботинки им малы. И вот здесь-то мы и начинаем удивляться: ребёнок вырос на восемь сантиметров, ботинки ему действительно безнадёжно малы, рукава на рубашке можно, конечно, и надставить, но в вороте она уже не сойдётся никогда, а через месяц и пуговицы не будут дотягиваться до петель. Мы качаем головой, констатируя факт вырастания детей, и снова бежим дальше, к неведомому концу пути, сквозь свои заботы и работы.
Точно так же получается и с нашим городом. Звонят родственники, которые не были в Юже несколько лет: “Ну, что у вас нового?” “Да ничего, у нас всё по-старому!” И каким же глупцом себя чувствуешь, когда, наконец, приезжают те, кто до этого только звонил, и ты идёшь с ними по городу, а они отчитывают тебя, как провинившегося мальчугана: “А вот этого не было! А это когда построили? А ты говорил, что всё по-старому!”. А ты действительно уже и не помнишь, а что тут было раньше, хотя долго ещё по привычке здание прокуратуры будут называть “музыкальной школой”, а здание, где теперь находятся ЗАГС, муниципальная аптека и судебные приставы, – “Светланой”. Попробуем пройтись и мы. Пусть не в реальности, а по памяти, хотя бы по центральной улице, и вспомнить, а что же тут действительно было, как стало, а что не поменялось?
Отдельная история – городской парк, к деревянной сцене которого в начале каждого летнего месяца стекались, зажав в руке документ апельсинового цвета с нарисованным загорелым мальчишкой, дети со всего города. Апельсиновая бумажка, выданная в профсоюзном комитете фабрики за 13 рублей, давала пропуск в другую, волшебную страну – пионерский лагерь “Колягино”. С вписанными датами пребывания, печатями и списком необходимых вещей для пребывания в лагере, она не была похожа ни на один другой скучный документ, однако ж функцию свою исполняла исправно: дети из-за яркого цвета почти не выпускали его из вида, а для взрослых наличие печатей говорило о легитимности документа. Нет уже в парке ни сцены, ни той огромной двухэтажной горки, с которой я, так и не дождавшись своей очереди, решил прокатиться в дождь, когда все стояли под деревьями и никто не мешал. Но радость от единоличного обладания этим развлечением оказалась недолгой – я понял, почему никто в дождь не катается с горки, только когда увидел быстро приближающуюся лужу, отвернуть от которой не было никакой возможности. И если мокрыми были все (дождь всё-таки), то грязный – только я один.
Ещё не привыкли к яркому названию магазина “Меркурий” коренные жители. Частенько ещё посылают друг друга за стройматериалами и инструментом в магазин “Обувь”. А ведь так и было, и казалось, будет всегда – с одной стороны дома продуктовый магазин, а с другой стороны – обувной. Снаружи не так уж и заметно, а память хранит то, к чему привыкли с детства. Разве ж можно забыть кубики прессованного кофе с сахаром по четыре копейки и столик с книжками перед хлебным отделом в “Новом”? “Каштанка”, “Городок в табакерке”, стихи Блока, да много ещё чего было куплено именно там.
Давно уже нет неоновой вывески “Светлана” над козырьком следующего фасада, а ну попробуй, спроси у кого-нибудь постарше, где покупал велосипед или шторы – подумает человек, подумает, да так и не соберётся выговорить. Скажет: “В “Светлане!” И всем понятно.
Нет-нет да и обзовут те, кто постарше, магазин “Парус” – “кафе”. Или “стекляшка”. Для 70-х годов двадцатого века такое здание в районном центре действительно выглядело необычно – стоит на ступеньках стеклянный кубик, в котором работают кафе и буфет. Сидишь за столиком, как будто на веранде, и поглядываешь на проходящих мимо даже зимой. А в буфет этой самой “стекляшки” на переменах бегали школьники третьей школы из тех, кто постарше, – не хотели стоять в очереди в школьном буфете, да и уровень взрослости прибавлялся, когда по возвращении в школу можно было небрежно сказать: “Да я в кафе забегал, там перекусил!”.
Выйди из “Паруса” – и вот она – та самая липовая аллея, по которой каждый день не по разу проходят южане, пробираясь по своим делам, и я ходил и хожу. Но только один раз, после сдачи выпускных экзаменов, когда никто никуда не спешил и никто не мешал, я вдруг заметил, что аллея эта ровной струной, как будто прочерченная гигантским карандашом по прямой линии, тянется от самого “Паруса” (тогда ещё от кафе) до самой фабрики, и анфилада липовых деревьев, как двери, стоят и сопровождают тебя в этом пути, прикрывая от солнечных лучей летом и укрывая снежно-пушистым сводом зимой. И до сих пор, проходя по тротуару зимой, я ищу глазами внизу накатанные школьниками ледянки, такие, по которым обязательно, как на коньках, надо было проехаться по дороге из школы домой. И чуть не разбить нос, когда в зимних сумерках с разбегу впрыгиваешь на такую ледяную дорожку, а её уже посыпали песком коммунальщики…
Медленно, но верно, и не только с Божией помощью, набирает стать Храм святого апостола Асигкрита – бывшее здание районного суда, рядом с которым вот уже больше ста лет стоит действующий памятник образованию – школа № 3. По официальным документам она теперь называется так, что выговорить сложновато, но и не будем стараться! “Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет…” За сто лет в её облике практически ничего и не изменилось – по требованиям нового законодательства появился металлический забор вокруг, убрали ряд деревьев со школьного фасада, на заднем дворе одни площадки сменяют другие, – но что столетнему зданию деревья, которые живут каких-то пятьдесят лет? Временные соседи!
Рядом с таким старожилом даже здание районной поликлиники, хоть и стоит уже почти сорок лет, но всё ещё кажется новостроем, влезшим между столетней школой и девяностолетней детской поликлиникой (ну, почти девяностолетней). Первый свой шок от стоматологической бормашины я получил именно там, передержав за руки за два дня всех родственников, которые пытались меня успокоить. Сначала меня в зубной кабинет повела бабушка, и если дорогу я вытерпел спокойно (в дороге, в общем, ничего страшного и не было), то вот уже в кабинете начал кричать “Мама!”. Маме пришлось отпроситься с работы, чтобы исполнить мою прихоть, но я к этому моменту уже понял ситуацию и стал кричать “Папа!” Не помню уже, чем кончилась эта история, но, наверное, хорошо. Потому что и папа тоже отметился со мной в этом кабинете, и я до сих пор жив.
Самое сумбурное, бурлящее и кипящее днём место, где всё с приставкой “евро”, – банк “Евроальянс”, салон “Евросеть”, заправка картриджей для печатной техники, запчасти к компьютерам, мобильные телефоны и пополнение их счетов, продуктовый магазин, аптека, банки и биржа такси; одежда и мотоциклы и даже стройматериалы. Здесь всё менялось так много, часто и быстро, что уже любое изменение воспринимаешь, как должное. Совсем уже сити-центр из этого места не получился, но безлюдным это место бывает разве что по ночам, и то не уверен. Если взять за труд остановиться и попытаться вспомнить, то уже невозможно представить, что на месте аптеки и салона “Евросеть” не было ничего, а пока помещение банка “Евроальянс” не обрело, наконец, нынешнего владельца, там были и столовая, и торговый центр, и ресторан. Всё-таки у этого места, видимо, энергетика могучая, а поскольку в перемещениях оно ограничено (по вполне понятным причинам), то и получаются вот такие быстрые изменения “на вырост”.
Здание гостиницы уже тоже уверенно записалось в старожилы. И это, наверное, действительно самое гостеприимное здание города – какие только учреждения в нём не “гостили”! Впрочем, здание старой почты тоже только недавно определилось со своими жителями. А вот по почтовым делам я был в этом здании только один раз, в далёком-далёком детстве: бабушке нужно было получить какую-то посылку, а меня оставлять было не с кем. Зато я гордо могу теперь заявить, что помню ещё действующую старую почту!
Новая почта новая тоже уже только по сравнению со старой – несколько поколений выросло, получая письма из “новой”, так что для кого-то она – единственная!
Торговый центр “Славянка” и вовсе появился как по мановению волшебной палочки – меньше, чем за год, выросло три этажа, и теперь уже тоже всё труднее и труднее вспоминать, как выглядел тот деревянный рынок, на месте которого теперь стоит этот белокаменный трёхэтажный гигант. Проще с торговым центром “Влада” – тут был комбинат бытового обслуживания: фотомастерская, прокат бытовой техники, мужская и женская парикмахерские на пять кресел каждая, с фотографиями красивых стрижек в зале ожидания, и мастерская индивидуального пошива. Здесь, когда меня начали спрашивать, какой фасон карманов я предпочёл бы видеть на своих брюках, я так растерялся оттого, что впервые шью для себя что-то на заказ, что так и не смог выбрать. Брюки получились без карманов.
Нынешнее здание суда. Я скептически хмыкал, когда мне говорили о сроках пуска здания в эксплуатацию, однако, как оказалось, совершенно зря. Камеры слежения, кондиционеры, стационарные металлоискатели – всё появилось в срок на месте двадцатилетнего долгостроя, уродовавшего вид самого центра города. А вот до этого долгостроя здесь стояла аккуратненькая аптека с деревянными застеклёнными прилавками, вертящимися шкафами на миллион ящичков и аскорбиновой кислотой, которая продавалась не в таблетках, а в виде порошка, в хитро свёрнутых бумажках. Нынешним детям для того, чтобы побывать в такой сказке, нужно смотреть по телевизору Гарри Поттера, а у нас такое было вживую. Не было волшебных палочек, но мы себе их придумывали!
Ну и, конечно же, фабрика! Собственно, с неё всё и началось. Отсюда, из этого истока и берёт начало практически всё в городе. Без неё город мог и не оказаться городом, а так и сгинуть, как множество поселений, оставшись навсегда “дальней деревенькой”. Практически все жители старше сорока хоть как-то да отметили в своих трудовых книжках Фабрику: кто начинал трудовой путь сразу на ней, кто в других подведомственных фабрике учреждениях. И простят меня филологи за большую букву в названии – слишком уж велика роль Фабрики в жизни города, пусть сегодня будет большая буква!
Мы только прошли (и то не на всё подряд обратили внимание) то, что находится только на улице Советской, а перечислять можно долго-долго. Конный двор, на месте которого теперь городской рынок (я в детстве частенько путал эти два поворота от Советской – тот, который вёл мимо конного двора, и тот, по которому шли мимо хлебозавода – слишком уж для меня тогда были одинаковы те заборы); жилые двухэтажные деревянные дома, на месте одного из которых стоит теперь ещё один торговый дом – “Купец”, а на месте второго – танк на постаменте – памятник военным лишениям и Победе. Магазин “Центральный”, вдруг открывший в себе столько тайн и помещений, раньше скрытых от несведущих жителей; тюльпаны на газонах (которые в этом году, кажется, первый раз не пострадали от варваров и воров); сами газоны, регулярно обновляющие стрижку. Свернём ещё дальше – и у частных домов всё чаще и чаще жужжат газонокосилки, стучат молотки и звенят дрели: жители, стараясь привести в порядок своё, неизменно улучшают и весь город тоже: дома то получают кованые заборы, то новые наличники, то обшиваются фасадами; всё аккуратнее и аккуратнее становится город, в котором мы живём. Не зря в него возвращаются и приезжают, не зря спрашивают в письмах и по телефону “Что нового?”. А сколько вы знаете городов, о которых сложены песни? Южа – в этом списке! И в списке у Южи не одна песня!
А о проблемах сегодня не будем: в конце концов, нечасто у города случается юбилей. Да ещё и девяностолетний. Да ещё и у родного города! С праздником, Южа! С юбилеем! И пусть для города девяносто лет – это ещё возраст детский, но сколько уже пройдено и прожито! Расти и хорошеть тебе!
С. Плотников